Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
19:47
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
18:01
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 19 января 2014
23:46
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 05 января 2014
Да, детк, тольк хардкор.
...да много чего говорят! Совершенно много чего. Иногда не хочется, чтобы отпечаток о человеке ложился так плотно и больно в голове. Вроде, кажется, что пора уже расходиться, а отпускать жалко. Но в один миг ты понимаешь, что иссяк, что все закончилось. И принцип "когда мне все надоедают, валю на новую страницу", разумеется, работает безотказно.
Можно послать всех прилюдно. Устроив, например, некий скандал.
Можно удалиться с вк или книги фанфиков. Можно. Какой крик поднимут люди, если исчезнет топовик или главный тролль?
Да все можно. Но... Решившись уходить - уходи? Отнюдь нет. Кто-то привязан к месту, человеку, и через какое-то время появится в новой оболочки. На новой странице. Но придет ли он ко всем? Нет, абсолютно нет. И явно не ко мне.
Но это парадокс времени и человеческого представления.
Мозгу и сердце нужно не одинаковое количество дней, чтобы забыться. Или забыть тот отпечаток, который вроде бы пора отпустить.
Все стало одинаковым. Все закрутилось.
Знаешь в чем проблема? В самих людях. Они все сами себе любят усложнять. Да-да. Они не смогут послать что-то к черту, оставить только что-то важное. Тянут до последнего, а потом сваливают на курорты в свои отпуска.
В чем проблема людей? Да в них самих. Не умеют они видеть то, что им дорого, не умеют беречь настоящее. И только утратив это настоящее... Сам понимаешь, что дальше.
Но исправятся ли люди? Поймут свои ошибки? Нет. Из поколения в поколение они будут делать то же самое.
Вот говорят,говорят, говорят... А, много чего говорят.
Можно послать всех прилюдно. Устроив, например, некий скандал.
Можно удалиться с вк или книги фанфиков. Можно. Какой крик поднимут люди, если исчезнет топовик или главный тролль?
Да все можно. Но... Решившись уходить - уходи? Отнюдь нет. Кто-то привязан к месту, человеку, и через какое-то время появится в новой оболочки. На новой странице. Но придет ли он ко всем? Нет, абсолютно нет. И явно не ко мне.
Но это парадокс времени и человеческого представления.
Мозгу и сердце нужно не одинаковое количество дней, чтобы забыться. Или забыть тот отпечаток, который вроде бы пора отпустить.
Все стало одинаковым. Все закрутилось.
Знаешь в чем проблема? В самих людях. Они все сами себе любят усложнять. Да-да. Они не смогут послать что-то к черту, оставить только что-то важное. Тянут до последнего, а потом сваливают на курорты в свои отпуска.
В чем проблема людей? Да в них самих. Не умеют они видеть то, что им дорого, не умеют беречь настоящее. И только утратив это настоящее... Сам понимаешь, что дальше.
Но исправятся ли люди? Поймут свои ошибки? Нет. Из поколения в поколение они будут делать то же самое.
Вот говорят,говорят, говорят... А, много чего говорят.
вторник, 26 ноября 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Ну, и что? Да, дурак. Да, заменю тебя сырком, йогуртом и аниме. А чем еще заменивать, коль ты в своей войне? Вытягивай тебя. А как? Ты слеп. А мне тоже неприятно.
К чертям. Отдыхай. Просто отдохни. Люди тебя заебали. Оторвись в спокойствие.
К чертям. Отдыхай. Просто отдохни. Люди тебя заебали. Оторвись в спокойствие.
Да, детк, тольк хардкор.
Конечно, сам виноват,распустил все. Этот переезд. Сердце. И прочее.
Отомстил,молодец. Теперь я ползаю за тобой и вою.
Теперь один и последний шаг: найти тебе замену, как и ты мне когда-то нашел.
Все проходит. Мы люди. Слабые.
Отомстил,молодец. Теперь я ползаю за тобой и вою.
Теперь один и последний шаг: найти тебе замену, как и ты мне когда-то нашел.
Все проходит. Мы люди. Слабые.
06:14
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 20 ноября 2013
13:10
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 17 ноября 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Описание: демон-хранитель, после предательства своего человека, разрешает тому отрезать себе крылья в честь верности. После чего страдает от ревности к этому человеку и его спутнику. Небольшая зарисовка размышлений, душевные крики падшего демона.
— Прекрасная погода. Мороженое хочу! — он радостно произносит это. Так по-детски, как умею только я. Но говорит он это особенно по-своему, как мне не дано.
Мы гуляем по парку. Горячий воздух душит горло. На улице лето. Июль. День уже близится к концу. Горячее, как это воздух, солнце садится за горизонт. Оно разливает свои золотые лучи по небу. То, жидкое, поддавшись диффузии, смешивается с золотом солнца. Цвет становится каким-то необычайным. Будто в прозрачную воду засыпают золотистую краску и тщательно размешивают.
Ты идешь с ним рядом. Я, как бы невзначай, пряча глаза, держу тебя за руку.
Это позволено только мне. Посему мои глаза опущены. Они смотрят наземь. Не желают воспринимать увиденного.
Где-то внутри от его голоса пронизывает холодная стрела мое сердце. И я замираю. Отпускаю твою руку. Отпускаю и цепь, сковывающая наши руки, громко звенит. Ты оборачиваешься, но, разумеется, не понимаешь, что со мной.
Лгу. Знаешь. Понимаешь. Утверждаешь, что видишь.
Лжешь. Не видишь. Не слышишь. Не чувствуешь!
Прогулка — не прогулка, а пытка. Тебе нравится? На, возьми эти иглы. На, бери, мне не жалко, я пока раскрою плоть, раздвину клетку, что скрывает сердце. Давай, еще немного тонких и незаметных игл.
Понимаешь меня?
Бери иглы. Бери, я сказал! А теперь суй их себе под ногти. Суй, я сказал! Ну, же, трус, давай! Сунь хоть кончик под ноготь и ты почувствуешь то, что внутри меня.
Я отворачиваю голову. Нашу цепь, которая держит нас — никто не видит. Она голубая, полупрозрачная, словно изо льда, гремит, когда я всяческий раз пытаюсь сбежать от тебя.
Да я себе руку отрезать готов!
— Не смотри, — шепчу, еще раз дергая рукой и тут же переплетая наши пальцы. — Все нормально, — я как урод, который прикрывает свое лицо рукой, так же закрываю глаза, в надежде, что ты ничего не почувствуешь и не увидишь.
— Домой пошли, — сунь себе иглу поглубже. До мяса. Ибо голос его, он не приятельский, он собственический.
Почему я должен страдать из-за тебя?
Разве я не жертвовал никогда? Разве я не отпустил его... Того, из-за кого когда-то и ты так же ревновал.
Разве не оттолкнул я его, вернувшись к тебе?! Разве не сильны ли и короче стали наши цепи?!
Да что ты понимаешь!
Вспомни, как резал мне черные ворониные крылья. Вспомни, как я отрекся от ада и рая, чтобы вечно быть хранителем твоим!
И не трогай меня! Отпусти руки мои! Порви! Слышишь? Порви эти цепи! Я готов руками дергать, рваться, уйти... Только... Только не в тот ли день, обнажившись перед тобой, я сам позволил их отрезать. Крылья, мои, чтобы я не смог никуда сбежать.
Крылья. В знак верности.
Я твой пленник, мучай меня! Я люблю боль... Люблю, правда.
И руки наши с тобой переплетены. Переплетены за его спиной. И идем мы домой рядом. Близко. Чувствуя тепло и запах. Друг друга. Холод и мой жар.
И я не за твоей спиной, а рядом. Только в обычные дни прикладываю на себя другую роль.
Где-то в углу. Где-то тихо. С торчащими и иногда кровоточащими обрезками от крыльев. Обрезками, в честь верности и преданности.
Да будь ты с кем хочешь! Только не принадлежи кому-то! Плевать. Плевать кого касаешься, по ком сходишь с ума. Я требую ответной дани!
Лгу. Я не могу. Вежливость... Стыд... Не эгоист же я. Все для тебя. Счастлив. Хорошо.
Но засунь эти игла глубже, продырявь ими руки! Почувствуй!
Как чувствую каждый день или ночь... За спиной. В соседней комнате. Руки. Губы. На теле.
В темноте. Когда день подходит к концу. Когда рвется холодный ветер. Когда срывает он листву, как и ты, срывающий остатки одежды. С меня и небрежно. При тусклом свете. У стены. Совсем негромко, но кажется в тысячу раз слышнее, когда одно дыхание сливается с другим.
Не могу ли я улететь с этим страстным ветром?
Почему терплю все?.. Тварь ли я дрожащая...
Не веры. Ни любви. Только страх. Лишь легкое успокоение. Насмешка. Да зачем я тебе? Не может так быть! Ты что-то не говоришь. Ты что-то таишь. Правду! Скажи.
В тот день мы клялись не лгать...
Все святое в грязь! На растерзанное другим!
Все ценное — на ветер. Разорвать и выбросить из окна.
Настает новый день. И верю, молю, что сон.
Только в открытое окно все наше святое и ценное разлетается к другим. Становится черным прахом и исчезает.
Просто лежу. И уже не вскакиваю.
Отреченный. Без крыльев. Преданный. Знающий место.
Я сильнее всех. Просто ждать, когда скажешь, что же задумал.
Просто надо. Потерпи.
Хоть гниль моя медленно жрет сердце. Кусая, как яблоко. Скоро и я сгнию.
Грешник. Я. Руки мои почернеют.
И солнце, восходящее каждый день сквозь тучи, что собирает растворенные золотые краски с прозрачного неба, освещает тишину комнаты.
Спящего рядом тебя.
Меня. С навеки завязанным ртом, который не должен проболтаться. Сидящего меня, на длинной цепи от тебя, что связывает нас.
Первые лучи ударяют в лицо. Пока ты спишь на кровати, а я сижу на полу, смотря на встречу розовому рассвету, прорывающимся лучам, открытому окну, что впускает прохладный ветер. Ветер, который разбудит его. Того, кто придет утром к тебе греться. Того, от кого мне нужно будет утром скрыться.
Ах, солнце! Помоги мне! Позволь мне! Позволь мне дотронуться до твоих лучей, что сожгут меня, что покроют ту боль. Боль, которая скорчится в боли огня.
— Солнце, — шепчу, снимая повязку со рта, лишь на миг. И, гремя цепью, выбегаю к открытому окну. Тяну руки свои, — О, Солнце! Спаси мою душу! Солнце, дай мне тишины. Солнце! Позволь мне стать волной. Стать тонкой поверхностью моря. Пеной морской! Сожги меня на рассвете, о, Солнце! Прими и сожги! - и руки мои, с цепью, тянутся к ярким лучам, ослепляющим мои глаза. — Солнце, раствори меня в пар! Дай стать легче воздуха! — и из спины вырастают крылья, которые такого же цвета, как и сам воздух. Такие же легкие. Такие же несуществующие. — Солнце... Дай стать ничем...
— Прекрасная погода. Мороженое хочу! — он радостно произносит это. Так по-детски, как умею только я. Но говорит он это особенно по-своему, как мне не дано.
Мы гуляем по парку. Горячий воздух душит горло. На улице лето. Июль. День уже близится к концу. Горячее, как это воздух, солнце садится за горизонт. Оно разливает свои золотые лучи по небу. То, жидкое, поддавшись диффузии, смешивается с золотом солнца. Цвет становится каким-то необычайным. Будто в прозрачную воду засыпают золотистую краску и тщательно размешивают.
Ты идешь с ним рядом. Я, как бы невзначай, пряча глаза, держу тебя за руку.
Это позволено только мне. Посему мои глаза опущены. Они смотрят наземь. Не желают воспринимать увиденного.
Где-то внутри от его голоса пронизывает холодная стрела мое сердце. И я замираю. Отпускаю твою руку. Отпускаю и цепь, сковывающая наши руки, громко звенит. Ты оборачиваешься, но, разумеется, не понимаешь, что со мной.
Лгу. Знаешь. Понимаешь. Утверждаешь, что видишь.
Лжешь. Не видишь. Не слышишь. Не чувствуешь!
Прогулка — не прогулка, а пытка. Тебе нравится? На, возьми эти иглы. На, бери, мне не жалко, я пока раскрою плоть, раздвину клетку, что скрывает сердце. Давай, еще немного тонких и незаметных игл.
Понимаешь меня?
Бери иглы. Бери, я сказал! А теперь суй их себе под ногти. Суй, я сказал! Ну, же, трус, давай! Сунь хоть кончик под ноготь и ты почувствуешь то, что внутри меня.
Я отворачиваю голову. Нашу цепь, которая держит нас — никто не видит. Она голубая, полупрозрачная, словно изо льда, гремит, когда я всяческий раз пытаюсь сбежать от тебя.
Да я себе руку отрезать готов!
— Не смотри, — шепчу, еще раз дергая рукой и тут же переплетая наши пальцы. — Все нормально, — я как урод, который прикрывает свое лицо рукой, так же закрываю глаза, в надежде, что ты ничего не почувствуешь и не увидишь.
— Домой пошли, — сунь себе иглу поглубже. До мяса. Ибо голос его, он не приятельский, он собственический.
Почему я должен страдать из-за тебя?
Разве я не жертвовал никогда? Разве я не отпустил его... Того, из-за кого когда-то и ты так же ревновал.
Разве не оттолкнул я его, вернувшись к тебе?! Разве не сильны ли и короче стали наши цепи?!
Да что ты понимаешь!
Вспомни, как резал мне черные ворониные крылья. Вспомни, как я отрекся от ада и рая, чтобы вечно быть хранителем твоим!
И не трогай меня! Отпусти руки мои! Порви! Слышишь? Порви эти цепи! Я готов руками дергать, рваться, уйти... Только... Только не в тот ли день, обнажившись перед тобой, я сам позволил их отрезать. Крылья, мои, чтобы я не смог никуда сбежать.
Крылья. В знак верности.
Я твой пленник, мучай меня! Я люблю боль... Люблю, правда.
И руки наши с тобой переплетены. Переплетены за его спиной. И идем мы домой рядом. Близко. Чувствуя тепло и запах. Друг друга. Холод и мой жар.
И я не за твоей спиной, а рядом. Только в обычные дни прикладываю на себя другую роль.
Где-то в углу. Где-то тихо. С торчащими и иногда кровоточащими обрезками от крыльев. Обрезками, в честь верности и преданности.
Да будь ты с кем хочешь! Только не принадлежи кому-то! Плевать. Плевать кого касаешься, по ком сходишь с ума. Я требую ответной дани!
Лгу. Я не могу. Вежливость... Стыд... Не эгоист же я. Все для тебя. Счастлив. Хорошо.
Но засунь эти игла глубже, продырявь ими руки! Почувствуй!
Как чувствую каждый день или ночь... За спиной. В соседней комнате. Руки. Губы. На теле.
В темноте. Когда день подходит к концу. Когда рвется холодный ветер. Когда срывает он листву, как и ты, срывающий остатки одежды. С меня и небрежно. При тусклом свете. У стены. Совсем негромко, но кажется в тысячу раз слышнее, когда одно дыхание сливается с другим.
Не могу ли я улететь с этим страстным ветром?
Почему терплю все?.. Тварь ли я дрожащая...
Не веры. Ни любви. Только страх. Лишь легкое успокоение. Насмешка. Да зачем я тебе? Не может так быть! Ты что-то не говоришь. Ты что-то таишь. Правду! Скажи.
В тот день мы клялись не лгать...
Все святое в грязь! На растерзанное другим!
Все ценное — на ветер. Разорвать и выбросить из окна.
Настает новый день. И верю, молю, что сон.
Только в открытое окно все наше святое и ценное разлетается к другим. Становится черным прахом и исчезает.
Просто лежу. И уже не вскакиваю.
Отреченный. Без крыльев. Преданный. Знающий место.
Я сильнее всех. Просто ждать, когда скажешь, что же задумал.
Просто надо. Потерпи.
Хоть гниль моя медленно жрет сердце. Кусая, как яблоко. Скоро и я сгнию.
Грешник. Я. Руки мои почернеют.
И солнце, восходящее каждый день сквозь тучи, что собирает растворенные золотые краски с прозрачного неба, освещает тишину комнаты.
Спящего рядом тебя.
Меня. С навеки завязанным ртом, который не должен проболтаться. Сидящего меня, на длинной цепи от тебя, что связывает нас.
Первые лучи ударяют в лицо. Пока ты спишь на кровати, а я сижу на полу, смотря на встречу розовому рассвету, прорывающимся лучам, открытому окну, что впускает прохладный ветер. Ветер, который разбудит его. Того, кто придет утром к тебе греться. Того, от кого мне нужно будет утром скрыться.
Ах, солнце! Помоги мне! Позволь мне! Позволь мне дотронуться до твоих лучей, что сожгут меня, что покроют ту боль. Боль, которая скорчится в боли огня.
— Солнце, — шепчу, снимая повязку со рта, лишь на миг. И, гремя цепью, выбегаю к открытому окну. Тяну руки свои, — О, Солнце! Спаси мою душу! Солнце, дай мне тишины. Солнце! Позволь мне стать волной. Стать тонкой поверхностью моря. Пеной морской! Сожги меня на рассвете, о, Солнце! Прими и сожги! - и руки мои, с цепью, тянутся к ярким лучам, ослепляющим мои глаза. — Солнце, раствори меня в пар! Дай стать легче воздуха! — и из спины вырастают крылья, которые такого же цвета, как и сам воздух. Такие же легкие. Такие же несуществующие. — Солнце... Дай стать ничем...
четверг, 07 ноября 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Хорошо, рассказывать тебе смысла нет. Времена, когда "кысь, я работаю, но ты пиши мне" благополучно кончились. А люди меняются и явно сказать, что мы им не нужны, не могут. Хотя, это вполне нормально для многих. Даже для меня. Неловко. Привыкли. Ладно, мы умняшки, все сами поняли, надо же было попробывать. Нет так нет. Толкнули, идем обратно в угол.
Но чего грустить? Можно рассказать историю. Немного о сегодняшнем дне.
Хотя, хотелось рассказать о другом. Давно таскаю эти рисунки. Многие из них дорогой кто-то уже видел. Поэтому покажу оставшиеся.
И вот моя самая любимая. Знаешь, она напоминает мне одну яркую пленку. Просто ярчайшую. Не могу толком вспомнить, но это была пленка про лес.
Из которого можно было выйти если пойти направо. Сверни чуть налево и перед тобой вырастали бы деревья.
А там, в этом лесу, собственно, было все вот такое желтое. Даже небо. Словно оно не небо вовсе, а старая бумага. Жееелтая!
Хаха... Представляешь, пишу это, отлетел провод зарядки, тычу в гнездо и не могу понять, кудаж оно вставляется. Так вот! Рисунок-то вот он!
Страшно,ога? Ну вот и мне... Но очень понравилось. Вчера гуляли. Фотки загружу завтра. Так круто ходить по спуску!!! Город словно на ладони. Но это не суть. С Майли сегодня говорили про институт, про студентов, про ее и мои манеры и любовь к парфюму. А еще обсуждали машины. Достал из архивов наше старое Ауди 100. На которую я тоже коплю понесного. Не знаю зачем. Тебе подарить что ли. Ладно, глупо, было время. Что там еще у меня в углу... Ну, новые карандаши. Только рисовать чертовски лень!
Сейчас хочу поискать какое-нибудь аниме, что развеселило бы. Отвлечься надо бы.
Голова кругом... Антикварные книги можно еще и трогать. Печатали их при Николае 2. Пахнут они ох как....храню старые книги 30 годов. Может и они приобретут когда-то ценность. Но я их не отдам. Мое)
Но чего грустить? Можно рассказать историю. Немного о сегодняшнем дне.
Хотя, хотелось рассказать о другом. Давно таскаю эти рисунки. Многие из них дорогой кто-то уже видел. Поэтому покажу оставшиеся.
И вот моя самая любимая. Знаешь, она напоминает мне одну яркую пленку. Просто ярчайшую. Не могу толком вспомнить, но это была пленка про лес.
Из которого можно было выйти если пойти направо. Сверни чуть налево и перед тобой вырастали бы деревья.
А там, в этом лесу, собственно, было все вот такое желтое. Даже небо. Словно оно не небо вовсе, а старая бумага. Жееелтая!
Хаха... Представляешь, пишу это, отлетел провод зарядки, тычу в гнездо и не могу понять, кудаж оно вставляется. Так вот! Рисунок-то вот он!
Страшно,ога? Ну вот и мне... Но очень понравилось. Вчера гуляли. Фотки загружу завтра. Так круто ходить по спуску!!! Город словно на ладони. Но это не суть. С Майли сегодня говорили про институт, про студентов, про ее и мои манеры и любовь к парфюму. А еще обсуждали машины. Достал из архивов наше старое Ауди 100. На которую я тоже коплю понесного. Не знаю зачем. Тебе подарить что ли. Ладно, глупо, было время. Что там еще у меня в углу... Ну, новые карандаши. Только рисовать чертовски лень!
Сейчас хочу поискать какое-нибудь аниме, что развеселило бы. Отвлечься надо бы.
Голова кругом... Антикварные книги можно еще и трогать. Печатали их при Николае 2. Пахнут они ох как....храню старые книги 30 годов. Может и они приобретут когда-то ценность. Но я их не отдам. Мое)
Да, детк, тольк хардкор.
Такое ощущение, что я дурак. Как будто ничего не понимаю.
Ничего, зато все происходящее мне стало понятно.
Не люблю, когда мне врут, ведь вижу, что наиграно.
Ничего, зато все происходящее мне стало понятно.
Не люблю, когда мне врут, ведь вижу, что наиграно.
вторник, 05 ноября 2013
22:46
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 04 ноября 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Дорогой муз! Ты лжец и предатель,
Который играет на двоих людей.
Хватит! Забудь! Я не твой писатель!
У меня больше нету идей!
Радуйся, торжествуй, мерзкий!
Рифмы кончились к утру к меня.
Возбуди во мне голод зверский,
Ибо твое Вдохновение — херня!
Я пишу твои имя с маленькой буквы.
Потому что ты никто, ни о чем.
Иди к тому, кто тебе лучше.
Ты с ним в паре лучше вдвоем.
Мне на тебя стыдно тратить рифмы,
Которые я сюда пихать не хотел.
Без лишних слов и претензий.
Просто иди нахуй. Ты мне надоел.
Который играет на двоих людей.
Хватит! Забудь! Я не твой писатель!
У меня больше нету идей!
Радуйся, торжествуй, мерзкий!
Рифмы кончились к утру к меня.
Возбуди во мне голод зверский,
Ибо твое Вдохновение — херня!
Я пишу твои имя с маленькой буквы.
Потому что ты никто, ни о чем.
Иди к тому, кто тебе лучше.
Ты с ним в паре лучше вдвоем.
Мне на тебя стыдно тратить рифмы,
Которые я сюда пихать не хотел.
Без лишних слов и претензий.
Просто иди нахуй. Ты мне надоел.
Да, детк, тольк хардкор.
Наконец-то конец) буду вспоминать свои страдания со смехом)
Отличное чувство, ребята! Просто превосходное! Ничего сложного. Бля, только сейчас понимаю, что свободен и могу делать все, что хочу. Ураа!!!
И никому ничо не должен!!! Ура!!! А теперь пока никто не увидел, валить нахер.
Всем любви и удачи^^
Отличное чувство, ребята! Просто превосходное! Ничего сложного. Бля, только сейчас понимаю, что свободен и могу делать все, что хочу. Ураа!!!
И никому ничо не должен!!! Ура!!! А теперь пока никто не увидел, валить нахер.
Всем любви и удачи^^
четверг, 24 октября 2013
17:57
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 06 августа 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Человек так устроен. Не только ты или я. Все мы такие. Мы те самые любители усложнять. Усложнять не мысленные процессы, а нашу повседневность. Сотую часть нашей жизни. Минуту за минутой.
Нельзя жить просто. Ведь тогда уже становится не интересно. Нельзя взять и подойти к кому-то. Спросить телефон, познакомиться ближе. Потому что человек тебе просто понравился. Надо ждать первый шаг от него, когда тот, разумеется, будет ждать первый шаг от тебя.
Все просто.
Нельзя спокойно отреагировать на разбитую вазу. Нужно поднять ор, хотя, как известно, ваза от этого целее не станет.
Все просто.
Жизнь сама простая штука.
Но не ты и не я, наверное, не сможем жить просто.
Семое страшное чувство - это обида. Ее длина ограничена специфичностью характера. Обида может наступать в промежутке от нуля до плюс бесконечности, не включая ноль. Иногда эта самая обида может подвергаться разрыву. У нее есть точки экстремума. Зная характер, можно легко определить область значения эф от икс на графике обид.
Моя обида принимала ноль в любых точках. Она сама представляла собой выколотую точку. По сути дела она была, по условию, но не существовала.
Обижаться - это так же глупо, как и делить на ноль.
В недавний период обида решила стать кубической параболой, продлив свои ветви от минус бесконечность до плюс бесконечность. Но, разумеется, она закончилась в пол второго. И поставила заштрихованную точку. Это ее наибольшее и наименьшее значение. Наименьшее значение в три ночи. Там она вовсе стала выколотой точкой, а, значит, перестала существовать.
- Конечная, - говорит водитель. Я поднимаю глаза и вижу, что доехал до самой последней остановки. Той самой, где реально конец. Дальше автобусы идут на заправку, потом отправляются в гараж. Я выхожу на корявый асфальт. Тонким слоем тут залили щебенку. Автобус стоит за моей спиной. Я на полнейшем пустыре. Еду от стоматолога.
Пломба.
До ближайшей остановки очень далеко. Мне говорят куда надо идти. Челюсть все еще немеет от укола. Я смеюсь себе под нос, кусая губу, которая и без того заворачивается. Иду вперед, по плохой поверхности дороги. День близится к концу. Солнце печет. Горячее, большое, нависшее надо мной, медленно плывет к горизонту.
Пыльно. Жарко. Я отрехиваю от пыли зеленые узкачи, поправляю белую отцовскую рубашху с коротким рукавом, надетую поверх голубой футболки с Энгри Бедс. Ту самую рубашку, в которой я иногда сплю в прохладный период лета. Отрехиваю ее от прицепившихся букашек.
Мать говорит в трубку, что нужно купить молока.
Я захожу в магазин, который стоит на этой пустынной дороге. Молоко со вчерашней недели. В магазине кроме меня и продавца - никого. Я смотрю на полку с дисками, думая, какой же фильм посмотреть.
Одному, разумеется.
По привычке смотрю на телефон, залазия в книжку контактов. Мой телефон пуст. Дальше контактов мне идти некуда. Денег на нем нет. Я смотрю на привычный номер, подписанный привычным именем. Сбрасываю. Засовываю в карман штанов. Сижу на остановке, жду автобуса, чтобы уехать с конечной. Кроме меня - никого. Впереди палящее солнце, сбоку - лес. Пройди его и выйдешь на железную дорогу. Пройди еще и попадешь на кладбище.
Слышу, как пикает мобильник. Из-за того, что он трется о ткань кармана, вместо сброса он решает отправить сообщение на до боли знакомый номер, подписанный таким же именем. Я сбрасываю. Но потом успокаиваюсь, вспоминая, что денег все равно нет и адресату, если бы теьефон отправил, то ему придет только пустое сообщение.
Я решаюсь идти до другой остановки, ибо эта не внушает мне доверия. Как позже выясняется, тут уже лет десять не останавливаются автобусы.
Бабулька говорит, что надо идти на другую сторону, через посадки.
Внутри все свертывается. Сглатываю ком. Иду.
Когда выдергивают нерв и ставят пломбу, то заливают укол. От него все немеет. Мне бы взять немного его себе, да вколоть, чтобы уталить паршивое чувство внутри. Боль уйдет
Любимая привычка людей - все усложнять. А потом утром валятся в кровати, смотря на стену, которая прикрыта коричневым ковром, думать, что делать дальше. Осозновать, что наворочено много. Что в один день, как другие, не забудешь. Лежать около часа, смотреть на стену. На ковер. Лежать.
Я дохожу до той остановки. Онемение проходит. Боль бьет по всей челюсти.
Боль возвращается. Укол не спасает. Приходит осознание, что во всем этом виноват только Я. В виду излюбленной привычке усложнять себе жизнь, мы должны с этим просто смириться.
Не получается.
Нельзя жить просто. Ведь тогда уже становится не интересно. Нельзя взять и подойти к кому-то. Спросить телефон, познакомиться ближе. Потому что человек тебе просто понравился. Надо ждать первый шаг от него, когда тот, разумеется, будет ждать первый шаг от тебя.
Все просто.
Нельзя спокойно отреагировать на разбитую вазу. Нужно поднять ор, хотя, как известно, ваза от этого целее не станет.
Все просто.
Жизнь сама простая штука.
Но не ты и не я, наверное, не сможем жить просто.
Семое страшное чувство - это обида. Ее длина ограничена специфичностью характера. Обида может наступать в промежутке от нуля до плюс бесконечности, не включая ноль. Иногда эта самая обида может подвергаться разрыву. У нее есть точки экстремума. Зная характер, можно легко определить область значения эф от икс на графике обид.
Моя обида принимала ноль в любых точках. Она сама представляла собой выколотую точку. По сути дела она была, по условию, но не существовала.
Обижаться - это так же глупо, как и делить на ноль.
В недавний период обида решила стать кубической параболой, продлив свои ветви от минус бесконечность до плюс бесконечность. Но, разумеется, она закончилась в пол второго. И поставила заштрихованную точку. Это ее наибольшее и наименьшее значение. Наименьшее значение в три ночи. Там она вовсе стала выколотой точкой, а, значит, перестала существовать.
- Конечная, - говорит водитель. Я поднимаю глаза и вижу, что доехал до самой последней остановки. Той самой, где реально конец. Дальше автобусы идут на заправку, потом отправляются в гараж. Я выхожу на корявый асфальт. Тонким слоем тут залили щебенку. Автобус стоит за моей спиной. Я на полнейшем пустыре. Еду от стоматолога.
Пломба.
До ближайшей остановки очень далеко. Мне говорят куда надо идти. Челюсть все еще немеет от укола. Я смеюсь себе под нос, кусая губу, которая и без того заворачивается. Иду вперед, по плохой поверхности дороги. День близится к концу. Солнце печет. Горячее, большое, нависшее надо мной, медленно плывет к горизонту.
Пыльно. Жарко. Я отрехиваю от пыли зеленые узкачи, поправляю белую отцовскую рубашху с коротким рукавом, надетую поверх голубой футболки с Энгри Бедс. Ту самую рубашку, в которой я иногда сплю в прохладный период лета. Отрехиваю ее от прицепившихся букашек.
Мать говорит в трубку, что нужно купить молока.
Я захожу в магазин, который стоит на этой пустынной дороге. Молоко со вчерашней недели. В магазине кроме меня и продавца - никого. Я смотрю на полку с дисками, думая, какой же фильм посмотреть.
Одному, разумеется.
По привычке смотрю на телефон, залазия в книжку контактов. Мой телефон пуст. Дальше контактов мне идти некуда. Денег на нем нет. Я смотрю на привычный номер, подписанный привычным именем. Сбрасываю. Засовываю в карман штанов. Сижу на остановке, жду автобуса, чтобы уехать с конечной. Кроме меня - никого. Впереди палящее солнце, сбоку - лес. Пройди его и выйдешь на железную дорогу. Пройди еще и попадешь на кладбище.
Слышу, как пикает мобильник. Из-за того, что он трется о ткань кармана, вместо сброса он решает отправить сообщение на до боли знакомый номер, подписанный таким же именем. Я сбрасываю. Но потом успокаиваюсь, вспоминая, что денег все равно нет и адресату, если бы теьефон отправил, то ему придет только пустое сообщение.
Я решаюсь идти до другой остановки, ибо эта не внушает мне доверия. Как позже выясняется, тут уже лет десять не останавливаются автобусы.
Бабулька говорит, что надо идти на другую сторону, через посадки.
Внутри все свертывается. Сглатываю ком. Иду.
Когда выдергивают нерв и ставят пломбу, то заливают укол. От него все немеет. Мне бы взять немного его себе, да вколоть, чтобы уталить паршивое чувство внутри. Боль уйдет
Любимая привычка людей - все усложнять. А потом утром валятся в кровати, смотря на стену, которая прикрыта коричневым ковром, думать, что делать дальше. Осозновать, что наворочено много. Что в один день, как другие, не забудешь. Лежать около часа, смотреть на стену. На ковер. Лежать.
Я дохожу до той остановки. Онемение проходит. Боль бьет по всей челюсти.
Боль возвращается. Укол не спасает. Приходит осознание, что во всем этом виноват только Я. В виду излюбленной привычке усложнять себе жизнь, мы должны с этим просто смириться.
Не получается.
Да, детк, тольк хардкор.
Нууу....
Нет, плохо, правда. Ничего хорошего. Совсем. Мэри так отвлекает. Бро. Но ничего хорошего.
Злостно. Ненавистно. Противно.
А предательски соскучился уже.
Ну, гордости у всех дохрена. Похуизма тоже.
Нет, плохо, правда. Ничего хорошего. Совсем. Мэри так отвлекает. Бро. Но ничего хорошего.
Злостно. Ненавистно. Противно.
Ну, гордости у всех дохрена. Похуизма тоже.
четверг, 01 августа 2013
Да, детк, тольк хардкор.
Сложная получается абстракция. От чего?
Все просто. У нас так заведено. Если честно, то не переношу родственников. По отцовой стороне. Есть у него такие братья и сестры, которые не хотят ему дать спокойно жить.
Сколько они его уже разводили. А у меня отец сколько женат был? Раза четыре, наверное... Все эти его родственнички капали, какие у него жены плохие. Батька наивен. От чего? Отец тиран, мать редко с ним сидела. А ему что? Он по сей день ребенок. Ему любви бы. Вот родственнички и ластятся. Типа ты наш хороший. Он и верит им. Любовь же, тепло. Думает, что они, как родня, плохого не посоветуют.
Те же втихаря таскали у его все, что могли.
Сейчас исходятся желчью, что я лучше их детей. Светлое, нетронутое, с мозгами.
Вот и теперь. Делаем ремонт. Его сестрица навязывается: "Давай помогу с ремонтом". А ведь помогать не будет. Только придет лишний раз родителей рассорить.
Благо сейчас я вырос и могу по дому с ремонтом помогать, без всяких родственных шлюшек. От чего моя достопочтенная тётушка и была сослана нах*й.
Единственное, что досталось мне от батькиной стороны по родственникам, так это двуличие.
Все просто. У нас так заведено. Если честно, то не переношу родственников. По отцовой стороне. Есть у него такие братья и сестры, которые не хотят ему дать спокойно жить.
Сколько они его уже разводили. А у меня отец сколько женат был? Раза четыре, наверное... Все эти его родственнички капали, какие у него жены плохие. Батька наивен. От чего? Отец тиран, мать редко с ним сидела. А ему что? Он по сей день ребенок. Ему любви бы. Вот родственнички и ластятся. Типа ты наш хороший. Он и верит им. Любовь же, тепло. Думает, что они, как родня, плохого не посоветуют.
Те же втихаря таскали у его все, что могли.
Сейчас исходятся желчью, что я лучше их детей. Светлое, нетронутое, с мозгами.
Вот и теперь. Делаем ремонт. Его сестрица навязывается: "Давай помогу с ремонтом". А ведь помогать не будет. Только придет лишний раз родителей рассорить.
Благо сейчас я вырос и могу по дому с ремонтом помогать, без всяких родственных шлюшек. От чего моя достопочтенная тётушка и была сослана нах*й.
Единственное, что досталось мне от батькиной стороны по родственникам, так это двуличие.
пятница, 19 июля 2013
03:55
Доступ к записи ограничен
Да, детк, тольк хардкор.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра